Светлана Наумова Иллизия рассвета

Сударыня, странный человек пришел.
- откуда он, ты не спрашивал?
-Говорит, из стран неведомых.
(Н. Островский. На всякого мудреца довольно простоты)

Когда была молодая, глупая там и комсомолка всякая,
я думала, что “Поп” - это ругательство.
А это оказывается не ругательство, а “пастырь овец православных”.
(из речи приходской кухарки)

Произошедшие в стране перемены последнего десятилетия положительно повлияли на отношение светского общества к Церкви, которое в очередной раз изменило о ней мнение и повернулось в ее сторону.

Сама же Церковь изменилась в гораздо меньшей степени. А некоторые стороны церковной жизни оказались и вовсе неподвластны ветру перемен.

И, если пропаганда различных раскольничьих группировок о тех или иных сторонах жизни Церкви в советский период, о якобы имевших место канонических нарушениях не всегда понятны большинству населения страны, то нарекания на равнодушие и грубость священников и агрессивность прихожан понятны всем, а многие испытали это на собственном опыте.

Царящие на приходе “благочестивые” порядки не ругает лишь ленивый. Они уже попали в литературу и речи инославных проповедников. То тут, то там слышишь, что пришла в Церковь, а там бабушка обругала, служба была непонятной, а прихожане странными, на вопросы не отвечали, обругали головной убор и проч., проч.

В общем, довольно стандартный набор. Говорить, что это не так – довольно глупо, но попытаться как-то объяснить и оправдать поведение церковных людей можно попробовать.

То, что в чужой монастырь не ходят со своим уставом известно всем. Идти куда то со своими представлениями, конечно же можно, но надо быть готовым к тому, что они окажутся не совсем правильными.

У современных неофитов, у тех людей, которые в наше время приходят в Православную Церковь, существует весьма опасная иллюзия: все верующие представляются им праведными и добрыми, а все батюшки - духоносными старцами.

В результате они становятся жертвами своей же иллюзии.

Среди верующих бывают разные люди: хватает и плохих и хороших. Другое дело, что они могут сильно отличаться от мирских людей своим отношением к жизни, традиционным ценностям, иметь иное мироощущение и иную систему приоритетов. Для них характерна строгая регламентация поведенческих норм, что накладывает отпечаток на их манеру одеваться, говорить и даже мыслить отлично от вас.

На приходе Вы как бы попадаете в другую реальность, которая подчас может показаться фантастической, а по рой навевать полузабытые со школьных времен пьесы Островского с тамошними разговорами о “людях с песьими головами”.

Вас может поразить безбытность многих обитателей прихода, пренебрежение с которым они относятся к Вам лично и даже к своим светским родственникам, предпочитая общению с ними душеполезный разговор с вернувшимся из дальнего паломничества путником, которого на ваш взгляд иначе как бомжем и бродягой и назвать то нельзя.

А между тем, по их представлениям, этот странник – почти святой человек (божий человек) и будет спасен, в то время вы, светские люди, спастись никак не сможете. Может вы и лучше их, но это только оттого, что сатана не нападает на вас (не искушает): зачем? ведь светский человек и так в его полной власти. На них же он насылает всяческие искушения, дабы погубить их душу. Особенно сильны его козни в “святых места”: храмах, монастырях и т.д.

Система авторитетов тоже не такая, как вам может быть подсказывает светская логика. Если вы думаете, что там велик авторитет местного священника или даже Патриарха, то Вы сильно заблуждаетесь. Они, конечно же, пользуются определенным влиянием, но только в силу своих административных функций. Допускается и даже распространена их критика, а вот старцы находятся на положении общепризнанных и неприкасаемых авторитетов.

Традиционно старцами считаются священники из числа монахов, которые с силу своего церковного подвига и большого духовного опыта пользуются особым почитанием паствы.

Считается очень хорошим признаком, если у человека духовный отец – старец. Духовное чадо старца должно не только прислушиваться к советам своего духовника, как в случае с духовником - мирским священником. Оно должно полностью подчиняться воле своего старца, как бы принадлежа ему. Таким образом, миряне, выбравшие себе в духовные наставники старцев, уподобляются монахам в главном принципе монашеской жизни - послушании.

Популярность старцев обусловлена еще и тем, что они дают оценку происходящих в обществе событий, в то время как официальная Церковь безмолвствует. Или, что случается довольно часто, говорят на проповеди о том, что совершенно чуждо пастве. Согласитесь, сетовать на то, “в правительстве засели масоны” перед десятком полу глухих старушек на дальнем деревенском приходе более чем странно.

Распространен мистицизм: во всем церковные люди видят либо дьявольские козни, либо проявление божественного провидения.

Невоцерковленному человеку современные верующие могут показаться чересчур серьезными и фанатичными. Вне всякого сомнения, они сильно отличаются от светских людей. Но представлять их сплошь фанатиками и мракобесами было бы тоже не совсем правильно.

Повседневная жизнь православных монастырей и приходов состоит не только из молитв и служб. Находящимся в церковной ограде людям постоянно приходится решать задачи вполне приземленные и повседневные. В этом они мало чем отличаются от всех прочих. С другой стороны постоянное нахождение в среде, которую для современного человека трудно назвать обычное не могла не наложить на них определенный отпечаток.

Явление, которое многих раздражает и отталкивает от церкви, имеет достаточно глубокие корни.

Маргинализация церковной жизни началась даже не в советские годы, а гораздо раньше.

Особый круг людей, определивших для себя первенствующее, доминирующие значение духовной жизни и игнорирование жизни светской, начинает складываться уже при Петре 1, когда государство стало носить более светский характер и, его становление продолжалось весь Синодальный период развития Русской Православной Церкви.

В дореволюционной России этот процесс шел естественно и сглаживался тем немаловажным фактом, что Церковь носила государственный характер. Можно даже смело говорить о положительных чертах этого явления: стала развиваться церковная наука, появилось такое уникальное явление, как светское богословие.

В послереволюционный период процесс стал неуправляемо быстрым, а главное культивированным свыше.

Произошло выпадение из общества и отторжение им около церковной субкультуры, ценности которой не совпадали с общепринятыми, что выразилось в насмешках, презрении или раздражении большинства населения страны по отношению к мистически настроенному духовенству и мирянам.

В результате этого прихрамовая среда долгие годы советской власти находилась на самой периферии общественной идеологии и представляла собой довольно замкнутый круг.

После образования Московской Патриархии и легализации деятельности Русской Православной Церкви, внутри церковного круга стал складываться особый клан – клан духовенства и занимающих различные приходские должности мирян, которые в силу необходимости довольно часто общались со светским обществом и светским государством. Им первым удалось преодолеть барьеры своего вынужденного маргинального состояния. Это особенно стало заметно в 70-годы, когда в Церковь пришло большое количество представителей интеллигенции и общение с духовенством в их кругу стало довольно престижным и элитарным.

Эта престижность стала причиной распространения в предперестроечный период представлений о духовенстве, которые явно не соответствовали действительности, например о том, что в духовные учебные заведения принимают только лиц с высшим (и не одним) образованием и знанием иностранных языков. (К слову сказать дело обстояло с точностью до наоборот).

С одной стороны возникновение Московской Патриархии легализировало существование православных приходов, с другой, формальная обособленность Церкви от социалистического государства, сделало приходские структуры особенно притягательными для различного рода недовольных.

Реальная же подконтрольность церковных структур государству выпестовало совершенно лояльный и подконтрольный тип приходского священника и архиерея.

Таким образом, шло параллельное складывание двух церковных традиций: одна внутрикастовая, профессиональная; другая маргинальная прихрамовая. Они, понятное дело, часто сталкиваются и пересекаются, но по сути своей совершенно различны.

Асоциальность первых была весьма условна: строгий контроль властных структур, выдвижение своих ставленников на те или иные церковные посты могли сделать священнослужителей аполитичными только на очень низкой ступени иерархической лестницы. При этом низкой ступенькой здесь надо считать не только чин священнослужителя, но и место его служения: самый бедный Московский приход всегда был предпочтительней храму райцентра.

Примерно с такой раскладкой сил церковь и общество подошло ко времени начала перестройки, когда быть православным стало модно и престижно.

Более или менее контактировать со светскими людьми могло лишь приходское духовенство, да и то, в силу не многочисленности, с трудом делило свое внимание между сильно возросшими потоками прихожан. В храмы пришли люди нетипичные и глубоко чуждые для постоянных обитателей приходов, активно занятым в социальной жизни и востребованные обществом, те самые, которые в прежние времена обращались к Церкви в редких и традиционных случаях: при необходимости окрестить младенца и отпеть умерших.

Решение кадрового вопроса в церкви привело к рукоположению большого числа духовенства, которое часто само было из числа неофитов или выдвинулось из среды церковного андеграунда.

Наряду с этим замаячила другая неприятная реальность: потерять традиционные православные устои из-за того, что большое количество новых членов может все разрушить. Людей просто не успевали переучивать: у них не было времени воспринять традицию, но они могли “задавить” общей массой.

Думать, что за десять лет в этой группе произойдут какие либо радикальные перемены было бы, по крайней мере наивно. Церковная среда консервативна и не собираются за несколько лет менять вековых устоев.

Недружелюбное поведение старых прихожан и их агрессивность имеют одну цель: не допустить посторонних и потенциальных врагов в свой замкнутый мир. В годы гонений такие меры были вполне обоснованы и оправданы.

Бывает и другое. Занимая довольно низкий уровень в приходской иерархии, некоторые их них стараются “отыграться” на пришедших новичках, пребывающих в храме в состоянии заметной растерянности.

Думать, что с подобными явлениями на приходах не борются, было бы не совсем правильно, все это волнует и приходское духовенство и Священноначалие, о чем свидетельствуют речи Патриарха на ежегодных епархиальных собраниях Москвы.

Люди, которых отпугнуло от церкви первое впечатление, безусловно, совершают ошибку.

Вы же перестанете ходить в близлежащую булочную из-за хамоватой манеры общения тамошней продавщицы? Или отождествлять ее манеру поведения с купленным там продуктом.

Меньшую, но тоже ошибку совершают те, кто, стремясь быстрее освоиться на приходе, начинают подражать поведенческому стереотипу приходских старожилов, принимают поведение таких вот церковных людей за некий идеал, принятый в православии.

Во-вторых (и это уже не смешно) они могут не разглядеть той грани, за которой кончается игра и начинается …

Так с людьми бывает по началу, не всегда, но, к сожалению, довольно часто. Долг священника - помочь побыстрее от этого избавиться. Но, увы, заниматься психокоррекцией поведения каждого прихожанина священник не всегда может и не всегда хочет, в то время как прихожане со стажем (и бывает что и священники) постараются, это закрепить, и возвести в правило. Отчего другие люди, видя своих добрых знакомых с блаженной улыбкой и в состоянии явной невменяемости, опасаются подходить к этой самой "церкви" ближе, чем на пушечный выстрел.

Таким образом, неофиты, стремящие подражать маргинальной среде, не в меньшей, а в большей степени дискредитирую Церковь в глазах общества.

Особенно же неприятно видеть, когда в некоторых приходах такое поведение прививается детям, ученикам воскресных школ. Если взрослый человек сам делает выбор, то им это зачастую навязывается не в меру воцерковившимися родителями-неофитами или преподавателями воскресных школ. Дошкольник на клиросе или помогающий в алтаре это одно, а тот же ребенок с кружкой для подаяний – совсем другое.

А издаваемая для детей литература подчас наводит на мысли о психическом здоровье и элементарной церковной грамотности ее авторов.

В прошлом году один монастырь в Ивановской епархии издал книжку для детей с буквально следующим текстом:

Издание книжицы благословлено тамошним архиереем, тираж 10000 экз. Иными словами – популярная и востребованная в определенных кругах литература.

На фоне подобных широкомасштабных публикаций, носящих сомнительный характер и различных изданий, выдающих себя за православные, официальное печатное издание Патриархии (Журнал Московской Патриархии) имеет тираж даже меньший, чем в советские годы. А ведь это единственное печатное издание, где публикуются официальные послания Патриарха, информация о заседании Синода и др. И увеличение тиража ничего не даст: он просто не востребован этой средой, средой, где властителями душ являются подозрительного вида старцы и разные пророчествующие “матушки”.

Впрочем, есть еще некоторые моменты в этой истории. Церковь сегодня больна теми же недугами, от которых страждет и общество. И это свидетельствует о том, что не увенчались успехом все попытки вытеснить Церковь за кем-то созданные рамки, загнать ее в гетто.

Рафинированный мирок - это мирок сект, поставивших себя вне общества, чуждых и враждебных обществу. Не болеют только мертвые, а Церковь не такова. Безусловно, люди приносят из мира в жизнь церковную свои страсти, подчас грязь, но что есть Церковь, если не лечебница для больных?

Церковь жива, это, несомненно. Когда это необходимо, она находит силы и средства исторгнуть из своей среды зло. Правда, это происходит гораздо реже, чем мы того желаем, но всегда в моменты действительной, а не мнимой опасности.